Я, Званбая-Капба Изольда Александровна, родилась в преддверии тревожного 1937 года, в 1936 году. Отец мой, Званбая Александр Алмахситович, родился в 1905 году в селе Звандрипш Гудаутского района. Мать моя, Эмухвари Буца Омаровна, была рождена в 1911 году, пережив тяжелые годы в период советизации в Абхазии, как дочь князя Омара и сестра братьев-абреков Гуды и Хихви (по документам Арсена и Варлама).

Но эта другая история. Через год и два месяца после моего рождения отец мой был репрессирован 9 сентября 1937 года, как враг народа. Отец мой учился в Звандрипшской средней школе, затем окончил реальное училище в Сухуме. Политической деятельностью никогда не занимался, а стал интересоваться производством вина в Абхазии. Вместе со своим двоюродным братом Николаем Батовичем Анчабадзе и их общим другом Акакием Георгиевичем Сангулия он основал винно-водочное производство в Абхазии.

Мать Николая и Григория Анчабадзе, Екатерина Званбая, была родной сестрой моего деда Алмахсита и Георгия. У Георгия было три сына и две дочери. Сыновья и младшая дочь Вера были репрессированы в 1937 году. Младшая дочь Вера была замужем за младшим братом Нестора Лакоба, Михаилом. У них было два сына, Кукуша и Тенгиз, и дочь Саида. Мужчины этой семьи, включая подростков, с сыном Нестора Лакоба, Рауфом, были расстреляны, дочь была вывезена тайно в детский приют, в г. Майкоп, где находилась с 7 до 14 лет. Вера Званбая, жена Михаила, отсидела в тюрьме 10 лет, а затем находилась на поселении в Караганде и только через 18 лет вернулась в Абхазию.

У моего деда Алмахсита было шестеро детей: три сына и трое дочерей. Старший, мой отец, Александр (Капача), Владимир, Григорий и дочери: Бабина, Баби, Надежда.

В 1955 году наступила хрущевская «оттепель». Мне было 19 лет. В один из дней наша семья получила повестку, как семья пострадавших, на прием к генеральному прокурору Абхазии. Генеральным прокурором был Шамиль Николаевич Лакоба. В тот период мама моя болела приступами бронхиальной астмы.

Моя тетя, Хикур Омаровна Эмухвари, у которой супруг Григорий Шервашидзе-Чачба был репрессирован в 1938 году, скрыла от моей мамы о получении повестки на мое имя в прокуратуру и решила меня не пустить на прием, боясь того, что я могу не вернуться домой, так как из всех, кто был вызван в 1937 году, никого не вернули, и она вызвала моего дядю Владимира Алмахситовича, и только тогда дала мне право вместе с ним явиться на прием к прокурору.

Прокурор Ш. Н. Лакоба встретил нас спокойно, предложив присесть. Войдя в кабинет, я испытывала беспокойство, увидев у него на столе досье моих родителей. В течение 3–5 минут между прокурором и нами было гробовое молчание, хотя заведомо мой дядя, который меня сопровождал, догадывался, по какой причине меня вызвали. Взглянув на нас, Шамиль Николаевич спросил меня: «Изольда, успокоилась?» Не заметить мое волнение было невозможно, и тогда он сообщил мне, что вызвана я по делу моего отца, чтобы ознакомить меня с протоколом обвинения.

Первое – якобы он был поручиком царской армии. Второе – якобы он был предводителем восстания в Гудаутском районе против колхозов. Третье – якобы под его руководством был заминирован железнодорожный мост через Черную речку, когда должен был проехать на поезде И. В. Сталин. Все эти обвинения были не обоснованы, реальных доказательств причастности к тому, в чем его обвиняли, не было. Эти обвинения были подписаны начальником милиции Рухадзе (точно не могу вспомнить, Гагрской или Сухумской милиции). Ш. Н. Лакоба выдал мне справку о его полной реабилитации.

Во время ареста моего отца была конфискована трехкомнатная квартира с имуществом в г. Гагра, и мать моя была оттуда выгнана со мной, годовалой дочкой. После реабилитации отца нам выдали двухкомнатную квартиру в Сухуме и двухмесячную его зарплату. На деньги от его зарплаты мама моя в память о моем отце купила золотые часы «Заря». К сожалению, все эти справки, документы хранились в маминой квартире в Сухуме, во время войны 1992–1993 гг. квартира была ограблена грузинскими оккупантами и все документы были уничтожены, так как мама моя находилась у нас в г. Гагра.

В 1956 году выездной военный трибунал Верховного суда Москвы проводил закрытый процесс по Закавказью: в Тбилиси, Баку, Ереване, Батуми, Сухуме – над теми, кто был причастен к тюремным заключениям, расстрелу невинных людей. В Сухуме под стражей находился нарком внутренних дел Абхазии некий Пачулия, бывший футболист – избранник и любимчик Л. Берия. Перед началом процесса я была приглашена, как из семьи пострадавших. Десять дней я присутствовала на этом процессе. На этом процессе присутствовали родственники (жены, дети) невинно убиенных людей. В одном ряду со мной рядом сидел Муста Джих-оглы, родной брат Сарии Лакоба. Муста, не выдержав эмоциональный накал, который витал над всеми нами, вскочил с места и напомнил Пачулия, как он сигаретой прижигал тело его сестры. На процессе присутствовал живой свидетель и пострадавший Ирадион Квициния, который был репрессирован и чудом остался живым. Он повернулся спиной к аудитории, снял сорочку и обнажил свою спину в рубцовых шрамах.

По делу проходили также инквизиторы того времени, следователи Григориади, Багателия и Денисов. Говорили о том, какие методы пыток они проводили над невиновными людьми. Заставляли репрессированных держать в руках чемоданы, наполненные кирпичами, по несколько часов, не выдержавшие этой тяжести получали побои плетками, железными прутьями. Били мокрой крученой веревкой по спине. Заставляли тыкать пальцем в патроны электролампочек.

Моего отца, Александра Званбая, допрашивал следователь Григориади. Он требовал от него подписать протокол обвинения, от чего отец мой категорически отказался. И тогда мой отец подвергался избиениям, издевательствам, словесными и физическими. Не выдержав такого унижения, отец мой схватил двумя руками стол, за которым сидел следователь Григориади, опрокинул на него, и тот, недолго думая, выхватил пистолет и застрелил его прямо в кабинете. А затем дело было сфабриковано таким образом, как будто живым его присудили к 10 годам тюремного заключения, без права переписки. И только через 20 лет мы узнали всю правду его гибели.