<…> Говорит Иван Кортуа (1956 год):

– Конец декабря 1936 года. Я тогда учился в Академии художеств в Грузии. Абхазское студенческое землячество было довольно большим и жило оно? в основном, в Атенском переулке, под Давидовской горой. Там было наше общежитие.

Мне как-то сказали, что председатель ЦИКа Абхазии Нестор Лакоба в Тифлисе и, как всегда, остановился в гостинице «Ориант». Спустился я со своего переулка к проспекту Руставели с большим трудом – гололедица стояла изрядная. А в кармане у меня – заявление об оказании «возможной денежной помощи». Это для меня было весьма важное дело, ибо, как заметил наш сторож дядя Васо, «в такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит». Но очень я нуждался в деньгах...

Вхожу в просторный гостиничный вестибюль, поднимаюсь на второй этаж и нахожу знакомый номер «люкс». Вдоль коридорной стены тяжелые гардины. Шагаю с трепетом. Вижу – дверь открыта, оттуда льется яркий свет. (Время шло к вечеру.)

За столом у телефона сидел личный секретарь Лакобы Ирод (Иродион) Квициниа.

– Что тебе? – спросил он меня. (Мы с ним давно были знакомы.)

– Все то же, – сказал я.

– Ладно, посиди, подожди. Нестор обедает у товарища Берия, скоро вернется.

И тут раздается телефонный звонок. Ирод быстренько снимает трубку, кого-то внимательно слушает, что-то быстро-быстро записывает на бумаге и взволнованно говорит:

– Выезжаю, выезжаю! Одна минута!

Потом срывается с места, на ходу бросает мне:

– Жди здесь.

Примерно через четверть часа шофер и Ирод под руки вводят Нестора Лакоба. Сам он не держится на ногах. «Неужели пьян?» – это был нелепый вопрос, который я задал сам себе, потому что гудаутец Нестор был не из тех, которые хмелеют за столом.

Я стоял в коридоре, не решаясь войти в апартаменты. Но наконец-то решился. Вижу: Нестор лежит на диване, тяжело дышит. Говорит:

– Я отравлен. Срочно звоните в Сухум доктору Семерджиеву.

Это были последние слова, потому что он умер. А я, потрясенный – вышел в коридор.

Сколько я простоял – даже не знаю. Может полчаса. Может, больше или меньше.

Слышу: голоса. Сюда идут. Поднимаются по лестнице. Шаги. Я спрятался в складках гардин. Берию узнал сейчас же. Он был в габардиновом плаще, пенсне на носу, кепка. Торопится в номер. Вместе с ним люди в военной форме.

Я подумал: «Делать мне здесь нечего». И направился в свой Атенский переулок. Но добраться туда не так-то просто. А когда все-таки добрался, у калитки стоял дядя Васо. И с места в карьер:

– Где был? Скорей отвечай. Я тебя жду на морозе больше часа.

– У Лакоба.

– Что там делал?

– Он умер.

Дядя Васо говорит:

– Я тебя в общежитие не пущу. За тобой уже приходили из НКВД. Спрашивали, где ты. Я сейчас вынесу твои вещи, дам немного денег, немного еды. И уезжай. Скорее из Тифлиса уезжай. Куда-нибудь. Куда хочешь. Только подальше.

Я послушался дядю Васо.

Ночь провел на вокзале.

А на рассвете какой-то полутоварный поезд увозил меня в Баку. Оттуда путь на Москву. К друзьям.

Из газет узнал, как торжественно хоронили Лакоба в центре Сухума в Ботаническом саду.

Позже поползли слухи: Берия отравил Лакобу за обедом… Доктор Семерджиев сразу определил: «Отравлен». Вскоре доктора Семерджиева отправили на тот свет. Без следствия. Без суда. Без долгих разговоров...

Словом, в Абхазии уже началось...

Говорит Ирод Квициниа (1959 год):

– Да, было так, как рассказал Ваня Кортуа. Я нашел Нестора во дворе на улице Мачабели, недалеко от особняка Берии. Жильцы его поили водой. «Ирод, – сказал он. – Мне плохо. Живот... Живот… Скорей вызывай доктора Семерджиева...» Сам он очень бледный, но быстро чернеет. Прямо на глазах. Мне помогли усадить его в машину.

Я вызвал доктора из Сухума. Ехал он всю ночь. А утром сказал: «Отравлен Нестор».

Семерджиева Берия расстрелял. Я сидел много, много лет. А Ивана Кортуа искали. Он же был свидетель, все видел…

Говорит поэт Баграт Шинкуба:

Это было, если память не изменяет, в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году. Я работал председателем Президиума Верховного Совета Абхазии и был членом бюро Абхазского обкома партии.

По представлению прокурора Абхазии бюро обсудило вопрос о проступках некоторых сотрудников КГБ Абхазии, которые в тридцать седьмом году сфабриковали дело контрреволюционной троцкистской-диверсионной шпионской молодежной организации Абхазии во главе с сыном Нестора Лакоба Рауфом Лакоба.

И впервые увидел поступившее из Москвы дело Рауфа Лакоба. Оно содержалось в объемистой папке. В той обстановке, честно признаюсь, мне не пришлось детально рассмотреть это кровавое дело. Я перелистал его, вычитывая главное.

Хорошо врезались в память два момента. Первый: дело начинается с тридцать седьмого года, когда был арестован Рауф Несторович Лакоба. Ему было тогда неполных четырнадцать лет. Второй: в конце объемистого дела вложен фотоснимок Рауфа в профиль и анфас.

Я никогда не забуду грустные глаза этого несчастного молодого человека. Снимок, очевидно, сделан после того, как ему был объявлен смертный приговор.

Вот содержание короткого письма Рауфа Несторовича Лакоба:

«Дорогой дядя Лаврентий!

Вы хорошо знаете нашу семью. Я не могу себе представить, что папа мой был врагом народа.

Я и мои двоюродные братья осуждены на смерть. Прошу Вас сохранить нам жизнь. Мы ведь еще совсем молодые. Нам всего исполняется по 18 лет, а мы уже более четырех лет в тюрьме.

Надеюсь на Вашу милость.

С надеждой Рауф Лакоба».

Под этим заявлением чуть слева наложена резолюция: «Отклонить. Расстрелять. Л. Берия, 18.07.41 г.».

Какое сердце это диктовало?!