В абхазском обществе с гордостью относятся к институту народного схода, что вполне закономерно и оправданно. Ведь эти сходы, традиция проведения которых уходит в глубокое прошлое и на которых в стародавние времена свободно высказывались представители как знати, так и простого народа, обсуждая насущные вопросы, – свидетельство давних демократических традиций в жизни абхазского этноса.

Впрочем, не раз понятие схода рождало в современном обществе и путаницу, и явные переборы. Так, лет двадцать в стране было принято с пафосом именовать митинги одного из двух основных политических лагерей народными сходами, даже для придания большего веса – всенародными сходами, пока до большинства наконец не дошло: что же мы делаем, ну какой же это народный сход, если на нем одна часть общества противостоит другой? Митинг – он и есть митинг. А в одной из политических партий лет десять назад додумались до предложения: выбирать главу государства без всяких там избирательных заморочек на… народном сходе. Каким это будет происходить образом: поднятием рук или кто громче прокричит чье-то имя – ребята, похоже, как-то не задумывались. Естественно, это вызвало недоумение у других в обществе…

Это не значит, конечно, в наше время народные сходы следует рассматривать как некую перевернутую страницу истории. При всей своей архаичности в пору гаджетов и электронных СМИ они вполне еще могут быть востребованы в определенной ситуации. Ну и, конечно, надо знать и изучать историю народных сходов в Абхазии.

Недавно я с увлечением прочел вышедшую в 1998 году в Москве книгу известного абхазского историка, академика АНА Арвелода Куправа (1924-2019) «Из истории абхазской традиционной культуры. Народные сходы». Интересно было проследить за историей и тематикой народных сходов в разные времена. Так, в девятнадцатом веке они часто посвящались спорным вопросам использования пастбищ, в первые годы советской власти – борьбе с убийствами на почве кровной мести. Особенно привлекли внимание страницы, посвященные Дурипшскому сходу в феврале 1931 года, который грозил перерасти в восстание.

Нельзя назвать этот сход «белым пятном» в истории Абхазии. Но если в советские десятилетия его характеризовали как самочинный и контрреволюционный, организованный «деревенской верхушкой», то уже в конце восьмидесятых отношение к нему изменилось. Куправа сам пишет в книге, что и у него во многом изменились тут оценки и акценты, при этом отмечает, что в книге использованы большей частью неопубликованные ранее материалы государственных архивов, впервые вводимые в научный оборот. Вместе с тем широкая читательская аудитория осведомлена об этом сходе и сейчас весьма мало, так как после грузино-абхазской войны внимание общественности республики было сфокусировано на других темах.

Итак, работа по организации крестьянского схода, направленного против коллективизации, началась 14 февраля в селе Лыхны после создания инициативной группы из людей, которые съехались на похороны одного из сельчан. Было решено созвать сход 18 февраля в селе Дурипш. Почему именно там, а не в Лыхны – традиционном месте, где население Бзыбской Абхазии обсуждало все большие вопросы, волнующие народ? Дело в том, что именно в Дурипше впервые в районе широко распространилось колхозное строительство.

По селам были отправлены ходоки. В назначенный день собралось около 500 человек из разных сел. Руководил сходом Ахмед Гицба. Ораторы заявляли: не нужны нам колхозы, требуем отменить скотозаготовку, удалить из сел комсомольцев – разлагателей быта и традиций.

Продолжение схода было перенесено на 19 февраля, когда собралось уже до тысячи человек, в основном середняки и бедняки. Выступающие ораторы потребовали приезда на сход председателя ЦИК Абхазии Нестора Лакоба. Как было сказано в информсводке опергруппы (понятно, что на сходе находились и осведомители власти), они заявляли, что, если Нестор не может избавить крестьян от всего этого, «…откройте нам дорогу в Турцию, и мы уедем к своим людям, которые живут там. Так как мы, абхазцы, за сохранность своей национальной культуры, обычаев, традиций. Несколько раз восставали еще в старое время и теперь не пожалеем пролить кровь».

Как сообщается в информсводке, в этот день «были попытки к аресту всех комсомольцев и членов партии, находившихся на сходе». Протестовали также против вечерних занятий по ликбезу для женщин и девушек.

20 февраля с утра в Дурипш «со всех сел Гудаутского района партиями прибывают верховые крестьяне, все вооруженные винтовками, револьверами и т. д.». Но в тот же день во второй его половине сход отказывается от создания боевой дружины «Киараз», о котором говорили накануне. Принимается постановление: «не являться на сход вооруженными и в пьяном виде».

21 февраля снова собралось до тысячи человек. Часть представителей крестьян потребовала приглашения на сход правительства. Они хотят говорить с Нестором, пока он не приедет – не разойдутся.

На следующий, пятый день схода принимается решение: следующий сбор провести 23 февраля в селе Ачандара и у подножия священной горы, у большого граба принести присягу божеству Дыдрыпш в том, что они не разойдутся до достижения поставленной цели. В Ачандаре собралось до двух тысяч мужчин и до четырехсот женщин. Но возникли разногласия: дурипшские и лыхненские крестьяне настаивали принять присягу первыми, а ачандарские им не уступали. Основное содержание присяги было сформулировано коротко: «Мы воевать не хотим и не в силах, а только не хотим последних мероприятий: организации колхозов, скотозаготовок, ликбеза и т.д.». 24 февраля присягу приняли крестьяне лыхненской и дурипшской общин. Для крестьян других сел она была назначена на следующий день, но многие уже стали отказываться от ее принесения. Руководители схода Осман Бутба и Гыд Аджба настаивали, чтобы «пропустить через присягу» всех крестьян, включая коммунистов и комсомольцев.

Согласия среди участников схода не было. Часть его сорвала попытку руководителей схода подвергнуть аресту членов партии и комсомольцев, находившихся на сходе в Ачандаре 25 февраля.

24 февраля в Лыхны параллельно собралось около двухсот крестьян, в основном бедняков, осудивших дурипшский сход как «вылазку классовых врагов в Гудрайоне».

Между тем после завершения работы шестого съезда Советов Грузии Нестор Лакоба и другие абхазские делегаты немедленно возвратились в Абхазию. Были предприняты меры по предотвращению выступлений крестьян в Абжуйской Абхазии, туда направили бывшего председателя ЦИК Абхазии Самсона Чанба и наркома просвещения республики Андрея Чочуа. В селе Атара тоже прошел крестьянский сход.

Интересно было прочесть процитированные в книге воспоминания тогдашнего редактора газеты «Апсны Капш» Мушни Хашба, которому 25 февраля удалось проникнуть на сход в Дурипше. У него уже был опыт литературной и политической деятельности, однако по внешнему виду этот щуплый молодой парень ничем не отличался от простых сельских ребят и не воспринимался как представитель власти. Сход, описывал он, проходил на большой поляне перед зданием сельсовета.

Посередине стоял стол, с которого рыжий мужчина громогласно произносил речь на блестящем образном абхазском языке (позднее Хашба узнал, что его имя – Сит Ебжноу). Участники схода располагались по сельским общинам: впереди сидели старцы, за ними стояли другие. Вскоре к Мушни подошел мужчина, спросивший с нажимом: «Ты почему здесь стоишь? Иди туда, где стоят твои односельчане». Хашба перешел к другой группе, но и оттуда его попросили… Так он обошел вкруговую весь большой сход.

Кстати, много-много лет спустя, когда мне было лет пятнадцать, отец познакомил меня с Мушни Лаврентьевичем Хашба, с которым мы ехали вместе в электричке из Сухума в очамчырскую сторону. И вот еще много лет спустя, совсем недавно, познакомился с его письменными впечатлениями о Дурипшском сходе более девяноста лет назад…

26 февраля 1931 года – девятый и последний день схода крестьян Бзыбской Абхазии. Собрание проходило снова в Дурипше и было самым многолюдным – до четырех тысяч человек, включая триста женщин. На сходе присутствовали, кроме Нестора Лакоба и членов правительства Абхазии, первый секретарь ЦК ВКП (б) Грузии Самсон Мамулия и председатель ГПУ ЗСФСР Лаврентий Берия.

Выступивший первым с речью Сит Ебжноу сказал, в частности: «Мы против деления крестьян на кулаков, середняков и бедняков; когда мы боролись за эту власть, нас так не делили. Коллективизация для нас губительна. Печально, что женщины наши ходят в ночное время на учебу в школу, бросая грудных детей. За непосещение занятий накладывают штраф от ста до трехсот рублей».

Но один из ораторов на сходе заявил, что якобы «есть циркуляр, обязывающий все сельсоветы выделить от каждой общины по десять красивых здоровых девушек и со своими кроватями отправить в совхоз».

Выступивший на сходе Нестор Лакоба «всемерно успокаивал взволнованный народ, прося не верить подстрекателям». Он объяснил, что не может самостоятельно решить вопрос коллективизации, что разрешение может последовать только из Москвы, и сказал, что поедет туда. Только после этого сход стал расходиться.

На следующий день, 27 февраля, в Лыхны состоялось совместное заседание членов правительства и тридцати делегатов от Дурипшского схода. Жалобы делегатов обещали рассмотреть на заседании президиума ЦИК Абхазии, что и было в дальнейшем осуществлено.

Но через несколько недель после схода в одну ночь многие руководители схода были арестованы по делам, ничего общего со сходом не имевшим. Ну, а впоследствии Берия обвинил в организации схода и самого Нестора (посмертно).

Вместе с тем после поездки Нестора Лакоба в Москву коллективизация в Абхазии пошла иначе, чем всюду в СССР. Никого не раскулачивали и не ссылали, верховых лошадей не обобществляли…

Арвелод Куправа не раз цитировал в данной книге известного абхазского историка Станислава Лакоба, который ранее обращался в своих работах к теме Дурипшского схода. В частности, он приводит такую цитату: «В связи с событиями в Дурипше и преобразованием договорной ССР Абхазии в автономную республику Станислав Лакоба высказывает предположение, на которое еще никто из ученых не обращал внимание. «Возможно, – пишет он, – еще раньше Сталин пообещал уступить Нестору в вопросе коллективизации, которая оказалась бы губительной для небольшого народа, в обмен на его активное содействие по реализации давней мечты вождя о включении Абхазии в состав Грузии на правах (вернее, бесправия) автономной республики».

Кандидат исторических наук Сослан Салакая, с которым сегодня связалось «Эхо Кавказа», как и Куправа, согласен с этим предположением. И вот почему:

«Знаете, это действительно был такой момент… В конце двадцатых годов Сталин вроде бы покончил и с левой оппозицией, и с правой, начал формироваться его культ. И действительно, если посмотрим, в это время начинается и очередное наступление на Абхазию. То есть ликвидируется Совнарком, целый ряд наркоматов. Более того, все чаще ставится вопрос о том, что договор между Абхазией и Грузией уже утратил свое реальное практическое значение, он уже устарел и так далее, и так далее, что уже нецелесообразно существование такой ССР Абхазии, что это слишком маленькая такая единица. К тому же не забывайте, что в конце двадцатых годов было наступление и на лично Лакоба. И Сталин, несмотря на критику, Лакоба все же поддержал. А Лакоба видел, как коллективизация проводится по Советскому Союзу. И понимал, что когда человеку говорят, что если у него несколько коз, несколько овец, две коровы, то он кулак и подлежит раскулачиванию… он понимал, что это может привести, в том числе, и к этнической катастрофе. Значительную часть абхазов можно было тогда назвать кулаками или, был тогда такой интересный термин, подкулачниками».